ПРИ ПОСЛЕДНЕМ ИЗДЫХАНИИ
…Сквозь дверной проем спальни виднелись его одеяло с шелковым чехлом, стоявший на низком табурете, граненый стакан, напоминающий маленький, помутневший от затхлой воды аквариум, и потонувший в нем мертвой рыбкой давно уже ненадеванный зубной протез...
По шуршанию моего плаща в прихожей или, может, по запаху моих духов он опять догадался, что пришла я. Об этом говорили слабые движения его истонченных за последние месяцы ног, едва различимых под одеялом, плавающих там время от времени как в подводной невесомости...
И в прошлый раз он точно так же отреагировал на мой приход – закрыв глаза, не поднимая головы с подушки, не повернувшись, как вбылыевремена, в сторону двери.
И в прошлый раз, когда я, не желая потревожить его, на цыпочках вошла в комнату, он так же притворился умирающим. Упорно делая вид, что состояние его все более ухудшается, он за весь день ни разу не отомкнул глаз, пока я, устав от долгого сидения, не отправилась в совершенном изнеможении домой. Видением собственной смерти он будто хотел припугнуть меня и тем самым отвратить от себя и своего дома.
...На этот раз в комнате, кроме него, были еще двое - по всей вероятности, приехавшие из дальнего села родственники: мужчина с коротко стриженой головой с проседью, похожий на ежика, и розовощекий сельский подросток. Увидев меня, мужчина доверительно, тоном старого знакомого, сказал:
- Хорошо, что пришла. Он совсем уже плох...
…Состояние старика и в самом деле казалось критическим. Пожелтевший нос его повис крючком, глаза потонули в темных впадинах. Он словно бы и не дышал вовсе. В полуоткрытом рту проглядывалось иссохшее, поблекшее нёбо...
- До завтра дотянет… - сказал мужчина еле слышно, словно сам себе, и, отвернувшись, стал смотреть в окно.
Подойдя к старику, я пристально вгляделась в его лицо. Похоже, он действительно умирал... В судорожно коротких вздохах его слышались доносящиеся откуда-то издали странные ноющие звуки...
- А Саида где? - спросила я.
- У соседей. Пошла звонить врачу. С утра телефон отключили. Так всегда бывает: один к одному, - со скрытым превосходством сказал родственник и почему-то взглянул на меня.
...Старик и в прошлый раз был почти в таком же состоянии, но говорить - говорил. Речь его была похожа на жаркий бред: заполошно, на одном дыхании, он выстраивал в ряд бессвязные, бессмысленные фразы; порой, словно утомленный продолжительной агонией, умолкал на полуслове, мутным взглядом обводил комнату и, увидев меня, всякий раз чуть слышно, где-то внутри, всхлипывал, терял сознание, словно нарочно окунаясь в очередные кошмары...
Иногда во время этих бредовых откровений мы превращались в очевидцев его переходов в некие иные измерения: на наших глазах, не сходя с постели, он как бы переносился в какие-то, известные только ему, места; там - это мы определяли по его движениям и мимике - он занимался какими-то непонятными, не присущими его натуре делами: заключением с кем-то некихтайных договоров, напряженным наблюдением за жизненно важными для него процессами...
В такие моменты в последнее время ни мне, ни Саиде никак не удавалось правильно оценить смысл его поведения: невозможно было понять, в себе ли он или притворяется, стремясь таким образом отстранить меня от себя. Ведь, как говорила Саида, в подобное состояние он впадал только при мне, а сразу же после моего ухода ему становилось лучше. Он, как ни в чем не бывало, облокачивался на подушку и послушно съедал кашку на ужин...
…Кризисы следовали один за другим. Все чаще и чаще пульс его слабел, а временами почти не прощупывался, дыхание надолго пресекалось, и воздух еле слышно булькал глубоко в горле. Каждая очередная бригада «Скорой помощи», тщательно обследовав его, выносила один и тот же вердикт:
- Зря мучаетесь с ним, - не поднимая глаз, говорили они, - он уже не жилец...
И говорили они это с такой уверенной безнадежностью, что становилось ясно: он и в самом деле находится при последнем издыхании.
Мы испытывали настоящее потрясение, видя, как обессиленная старческая рука его в моменты этого самого «последнего издыхания» тянется к запястью докторши, присевшей к нему на кровать с аппаратом для измерения давления… как пальцы, словно лапки скорпиона, обвивали белое запястье пышной молодой женщины, впиваясь в нее с неутолимой жадностью, и начинали судорожно сокращаться, как бы пожирая ее плоть…
Ни я, ни Саида не сомневались в том, что гнусные отпечатки этой патологической тяги к женщинам мы обнаружим и после его смерти в помертвевших его зрачках, когда он все-таки испустит...
Бывало, мы наблюдали, как этот полумертвый старик, словно уставившись в никуда, лежит с бездумным взглядом, а его безжизненные руки, словно высохшие ветки, брошены на впалый живот, и вдруг с отвращением понимали, что угасающие зрачки его обращены не куда-нибудь, а именно на крутые бедра соседки, по доброте душевной зашедшей навестить его...
Именно тогда, по молниеносному движению его безжизненных зрачков, незаметно для нас переводимых с бедер женщины на массивную ножку стола, мы убеждались в том, что внутри его полумертвого тела осталось нечто чтезвычайно живое...
...Из коридора послышались шаги. В комнату вошла Саида.
- Не могла дозвониться, - сказала она с порога, потом, обращаясь ко мне, будто я нахожусь тут со вчерашнего дня, спросила, - может, на машине поехать?
- Куда? - отозвалась я.
- В «Скорую», - ответила Саида и, кивнув в сторону неподвижного отца, добавила - Видишь, в каком он опять состоянии?
...Лицо ее поблекло. Нос истончился, вытянулся почти так же, как и у старика, глаза глубоко запали.
- Зачем ему доктор, доченька? - заговорил родственник. - Не жилец он... Но ты не беспокойся, Ясин1 я знаю. Подожду, никуда отсюда не уйду, не бойся. Кто у этого несчастного остался? Единственным сыном был у отца и матери, да и та ушла из этого мира, когда он еще ребенком был. Вырос бедняга по милости мачехи. Я - его единственный двоюродный брат, вот и приехал. Почитаю молитву, поручу его земле и вернусь домой.
После этих его слов пол в комнате будто задрожал… Или нам это почудилось? Что толчком к содроганию послужил невообразимо истошный вопль старика мы поняли чуть позже, когда он, со странным хрипом, отдаленно напоминающим тарахтение неисправного мотора, стал прочищать горло, запершившее от непосильного для него вопля…
Не глядя в мою сторону, родственник указал рукой куда-то назад:
- Тоже из наших, - сказал он и добавил, - и он там… на том свете.
Тут я почувствовала, как от волнения ослабли колени.
Тайны, которые вот уже несколько месяцев старик из последних сил скрывал от меня, видимо, желали раскрыься сами собой.
- Ну... ну-у!.. - кричал он раздраженно на кого-то, будто что-то жгло его изнутри. - ...Это ты так думаешь... но от судьбы не уйде-е-ешь!..
То ли от внутреннего жара, то ли, словно раздавленные некой тяжестью, зрачки старика будто растворялись.
Осторожно присев на краешек кровати, Саида взяла руку отца в свои ладони.
- Доченька, ты бы там не сидела... скончается, испугаешься, - зычным голосом сказал родственник.
Слова родича окончательно доконали старика. Отвернувшись к стене, он застонал тонким голоском, напоминающим пронзительные звуки кеманчи3.
Вздрогнув, Саида вскочила с кровати и, пряча от присутствующих взволнованно-растерянное лицо, прошла в соседнюю комнату.
- ...Убрать этих людей отсюда!.. – завопил вдруг старик, лежавший лицом к стене, потом чуть тише, деловым тоном работника охраны, усердно выгоняя кого-то из комнаты, – А ну, проходите... Идите отсюда... не толпитесь тут...
Мы переглянулись с родственником.
- Бредит, – сказал он со знанием дела, - еще протянет, – добавил хмуро.
- Выходит, он пока еще не на пороге? - спросила я, и тут почувствовала, как от волнения кружится голова.
- Еще нет, - решительно ответил родственник и с бодрым выражением лица посмотрел сначала на меня, потом на подростка, все еще дремлющего перед телевизором.
Подойдя к кровати поближе, я села не табурет, склонилась над стариком и внимательно вгляделась в его лицо.
- Кончик носа побелел, - сказала я. - За час до смерти моя мама выглядела точно так же.
На эти слова старик повернулся. Приподняв тяжелые веки и, глядя мне прямо в глаза, вдруг прошептал он странным, жалким голосом:
- Что тебе от меня нужно?..
В ужасе я отпрянула назад... И родственник вскочил на ноги.
- Не бойся, дочка, это в бреду… - сказал он. - Так всегда бывает перед самой смертью.
Отрешенный взгляд старика все еще упирался в меня. В его, ничего не выражающих, глазах мерцали пугающие желтые огоньки, вызывающие в памяти некий приглушенный волчий вой...
Я отошла от кровати. Взгляд же старика застыл на том месте, где мгновением ранее стояла я, и словно бы погас... И снова над нами нависла долгая, напряженная пауза...
Таинственная игра в прятки, которую в последнее время вел со мной старик, почему-то еще больше усиливала мой интерес и к нему самому, и к закрытым папкам, бережно сложенным друг на друга во всех комнатах, как складывают ценные упаковки денежных знаков.
Собравшись, я двинулась к папкам, прикосновение к которым на долгие годы было строжайше запрещено. Взяв одну из них и вернувшись обратно, я положила папку на стол и потянула за тесемку. Стоило мне прикоснуться к тесемке, как папка распахнулась, и кипа бумаг, годами сдерживаемая внутри, словно мягкая колода карт, рассыпалась по столу.Это были старые рукописи, пожелтевшие от времени и исписанные чернилами неопределенного цвета.
Я прочла первую попавшуюся под руки страницу.
Слова, написанные крючковатыми буквами, начинающиеся вверху страницы и постепенно сползающие к середине листа, меньше всего походили на предложения, - они напоминали ломаные линии последней кардиограммы человека, умершего от острой сердечной недостаточности.
С трудом я прочла несколько предложений.
Это были беспорядочные, отрывистые записи текстов, некогда звучавших в новостных программах. Большинство страниц начинались соответственно.
«...Добрый вечер, дорогие телезрители...»
Быстренько сложив страницы, я перелистала их... Отрывистые, бессвязные стенографические записи, сообщающие о материалах очередного съезда КПСС, о ходе посевной кампании, о социалистическом соревновании, о материальном положении матери девятерых детей, выглядели на бумаге случайными, попавшими сюда откуда-то со стороны. Я перелистала следующие страницы. В центре одной из них было написано: «О, ты... краса несравненная... пленительные локоны волос твоих...»
Под этой строкой были помещены написанные остроконечными буквами слова: «...завершил свой рекорд... на всем протяжении дороги, ведущей по нижним склонам горы Арафат…», за ними следовала фраза «...чтоб ты сдох...», а дальше шли опять же бессвязные слова и такие же бессмысленные предложения.
- Отстань от меня, умоляю, оставь меня в покое... Ну, чего ты хочешь? Что хочешь от меня?
Старик будто бредил... но я-то видела ясно: он разговаривал со мной. От всей этой неожиданности у меня волосы встали дыбом. Старик не смотрел не меня... вперив взгляд в потолок, он будто пытался вымолить прощение у Всевышнего.
- Я больше не буду... прости мой грех... не надо... Не трогай меня... Не трогай их...
Родственник, низко опустив голову, прижал к глазам вынутый из кармана носовой платок.
- О чем это он? - вполголоса спросила я.
- К нему прикасаются, - глубокомысленно заявил родственник.
- Кто?
- Тебе такие вещи лучше не знать. Молода еще, - отрезал родич и мокрыми от слез глазами стал смотреть на темную, безлюдную улицу.
Я отошла от него, взяв со шкафа еще несколько папок, положила их на стол и потянула за тесемочку, и от изумления по телу пробежала холодная дрожь. И эти папки ничем не отличались от предыдущих.
«Доброе утро, дорогие радиослушатели»… На этом предложение обрывалось, а следующее начиналось откуда-то с середины: «...по заснеженным равнинам Севастополя... истина заключалась именно в этом... почему же его не отпустили...»
- К тебе обращаюсь, к тебе, слышишь?!
Мы оба вздрогнули на крик старика, голос которого теперь походил на скрежет старой массивной двери.
Сейчас глаза его были широко раскрыты. Потухшие зрачки вращались в глазницах, как в западне, и словно бы изо всех сил старались сорваться куда-то. Старик был явно не в себе, встревоженные зрачки уставились на кого-то... он выдавливал слова из себя, словно проталкивая их слабеющим дыханиемсквозь какую-то непреодолимую, узкую щель.
- Я же в прошлый раз сказал тебе... просил, умолял, не приходи... Не приходи... Не приходи...
Пробормотав это, старик, словно прячась, отвернулся к стене и оттуда едва слышно произнес:
- Боюсь я тебя... и в прошлый раз сказал, что боюсь... тебе ли не знать, как я боюсь?!
От ужаса мороз пробежал по телу...
* * *
Ни в тот день, ни в последующие, ни я, ни Саида не смогли определить, к кому относился последний в ту ночь бред старика - ко мне или же, по утверждению родственника, к явившемуся за ним с того света какому-то достопочтенному посланнику.
Под утро старик как-то странно, сладко посапывая, скончался... В момент его смерти кроме меня в комнате все спали.
Светало... Я копошилась в груде «исторических» папок, которыми можно было бы заполнить кузов самосвала. Исследуя их, я буквально оторопела от того, что все содержимое было похоже на продолжение бреда старика. Поразительно было то, что в этих, абсолютно лишенных смысла и логической последовательности, скопищах слов ощущалась некая своеобразная атмосфера мучительной, таинственной жизни…
В ту ночь о кончине старика я узнала совершенно случайно: подняв голову на раздавшийся где-то поблизости аккуратный щелчок открываемого или, может, закрываемого затвора, я увидела, что он умер. Лежал он боком и с широко раскрытыми глазами смотрел на меня. Когда я разбудила всех, солнце уже взошло. Саида, вопреки ожиданию, не стала плакать: бледная и осунувшаяся после предсмертных мучений отца, она бродила по комнатам, завешивая бязью зеркала, стеклянные створки буфетов.
Родственник долго занимался лицом старика. Сначала он возился с никак не желающими закрываться веками, которые ему, в конце концов, все-таки удалось вдавить на место, потом, взявшись за белое полотенце, подвязал ему челюсть.
Дожидаясь, пока из мечети прибудет маафа4 я присела на табурет возле кровати и наблюдала за ежеминутными изменениями лица старика, которое, по мере оттока крови, приобретало по-детски невинное, красивое, умиротворенное выражение... В последний миг, когда перед выносом тела из дома его укутывали в одеяло, как в пеленки, лицо старика приняло лик непорочного юноши, покидающего этот мир в расцвете сил, ничего не успевшего совершить, не вкусив радостей и наслаждений жизни.
Когда тело вынесли из дома, родственник принялся усердно читать молитву. Я же получила у Саиды разрешение забрать все папки к себе домой.2004
________________
1 ясин – заупокойная молитва
2 мюрдашир - служитель мечети, совершающий ритуальное омовение покойников
3 кеманча - национальный струнный инструмент
4 маафа - ритуальные погребальные носилки